Если человеку при жизни фишка не идет, то и после смерти хорошего не жди. Он-то губы раскатал, думал, увидит на том свете сады в цвету и ангелов лучезарных. Хренушки ему ангелов!
Сидит какой-то чернильный гвоздь и в амбарную книгу чего-то пишет. А сам весь такой ж╦ваный-переж╦ваный. Сообщите ваше ФИО, говорит. Год и место рождения, каким отделением выдан паспорт и прочие данные. Голосишко писклявый. Морда в прыщах. Нос длинный. Пиджак перхотью обсыпан. В общем, вылитая крыса. Только в нарукавниках сатиновых. И в очках.
Ну, тот отвечает, мол, Кандыбаев П╦тр Сидорыч, адрес там, и остальное, что помнил. Этот ж╦ваный в какой-то свой талмуд - зырк. Вскочил, побледнел, затрясся весь. Вы, кричит, самозванец! Вот такие-то вот и позорят! Чего уж они там позорят? Да... У нас, говорит, по документам уже один проходит с этими данными. Стыдно, молодой человек! Стыдно! Я, говорит, вас опознал! Мне вс╦ про вас известно! И пальчиком погрозил строго.
А сам мигает своим вышибалам. Чтоб, говорит, духу его здесь не было! Близко не подпускать! Другим чтоб неповадно! В общем, накидали ему пачек и - к нам сюда назад.
Выползает Кандыбаев из этого пруда обратно. Голый, как был, в тине весь, и по прежнему без документов. Куда теперь? Ему что-то в голову стукнуло. Он и давай по подъездам в двери ломиться. Не найд╦тся ли, мол, у кого ненужной одежонки или хотя бы паспорта лишнего? Мол, я потом верну. Жильцы, понятно, милицию вызвали. Загребли менты Пинтюхаева. А он им, в ментовке, объяснять начал – про русскую тоску, да про бюрократию загробную… Ну куда его? Известное дело - в дурдом.
Там мужика немножко подлечили. Задницу так нафаршировали лекарствами, что он вообще вс╦ на свете забыл. Тем сердце его и успокоилось. Отпустили бедолагу. Через год примерно. Дали бумажку, что он, мол, теперь тихий дурачок. А поскольку старой своей прописки Кандыба в связи со смертью лишился, то его в какую-то богадельню определили. В районе Капотни...
Короче, остался мужик не пришей козе рукав. Ничего не помнит. Ничего не знает. Только водку глушит по-прежнему. И чувствует, что жить ему стало совершенно невмоготу. Ну вот не хочется и вс╦! Он уж чего только над собой ни делал! И травился, и вешался, и стрелялся – никакого эффекта. Как об стенку горох... Один раз даже голову под электричку засунул. Поезд - с рельсов, а ему хоть бы хны. Ни одной царапины! Почему с ним такая петрушка получается Кандыбаев, конечно, понять не мог. Но одну неожиданную вещь усвоил. Доп╦рло до него: бессмертие, оказывается, не такая уж разлюли-малина, как всем нам здесь кажется. Потому, что для нас, грешных, да бестолковых вечная жизнь - это мука вечная.
...И так его это вс╦, Кандыбаева, зацепило, что он от раздражения даже пить бросил. Завязал начисто. Вот ведь до чего довели человека!
День не пь╦т. Другой не пь╦т. Третий... Добром такие эксперименты над организмом не кончаются. А кончаются они белой горячкой и чумовозом. ...Но с нашим-то еще хуже вышло.
Вот через неделю этого глухого трезвяка, возвращается он как-то ночью в свою берлогу... Вокруг зима, вьюга воет... Смотрит Кандыбаев, а над Капотней огонь неопалимый мечется, полнеба освещает… Вот тут-то и осенило мужика. Будто граната взорвалась в башке. И все его труды и дни всплыли со дна, как глуш╦ная рыба. Вспомнил! Вс╦ как есть вспомнил. Да не только то, что перед дурдомом было, а и гораздо раньше... Вспомнил себя до самого основания. До корней. До сердцевины…
…Вот ведь до чего трезвость-то людей доводит!..
Оказалось, что никакой он не Кандыба на самом деле. И не Пинтюхаев. А вовсе даже самый обыкновенный Рабинович. В том смысле, что еврей. Что-то там типа Фишман не Фишман. А Карт... чего-то там "ман" или "штейн", а может быть даже "вич". Короче, не важно. Но что фамилия еврейская - это точно. И зовут его по правде не Петя, а Юзик. ...Или даже не Юзик, а вообще Мордехай. Но и это бы вс╦ ещ╦ полбеды.
Вспомнил этот самый Пинтюхаев-Фишман или там Кандыба-Рабинович, что такая бодяга с ним тянется вот уже вторую тысячу лет. Поскольку злополучный этот Мордехай на самом деле оказывается есть ни кто иной, как Вечный, извините за выражение, Жид. Вот так! Эк ведь угораздило мужика!
Оказывается. Этот самый неумирающий еврей болтался-болтался, как цветок в проруби по всему свету… А потом занесла его нел╦гкая к нам. В начале ещ╦ позапрошлого века… Сперва-то не сообразил что к чему, а потом уж поздно было. Не выбраться отсюда никак. Известное дело... Застрял. А тут: то черта оседлости, то железный занавес. То - война, то - революция. То - лагерь, то - тюрьма. Страна же у нас велика и обильна. Умом е╦ не понять… Но и верить в не╦ тоже невозможно… Особенно с трезвой головы…
Ну и как же прикажете жить? Затосковал Рабинович. Страшно ему стало, тошно. А уехать нельзя. Куда бедному еврею податься?
Тогда-то он и начал понемногу поддавать сгоря. Уш╦л, как интеллигенты говорят, во внутреннюю эмиграцию.
Раньше-то ни-ни, у семитов с этим строго. …Понемногу бухал сперва, а потом и во вкус вош╦л. Ну то есть запил по черному, как положено. Куда от не╦, заразы, денешься? И вскоре стал наш Мордехай вполне нормальным человеком. Несмотря, что еврей.
С тех пор и жизнь пошла у него нормальная, человеческая. Выпил, добавил, упал. Проснулся, похмелился, добавил, упал... Постепенно, постепенно начал он сво╦ прошлое забывать. Кто сам, откуда, и как сюда попал. Растерял вс╦ из головы начисто! Пропил. Ретроградная амнезия.
И вс╦ ему стало - трын-трава. Женился по-пьяни. Пацанов настругал по-пьяни. На работе, вообще, не просыхал. Прожил жизнь, можно сказать, не приходя в сознание. Ну, то есть, как и все нормальные русские люди.
…И вот когда на него затмение-то нашло, память-то эта, сильно он затосковал. Заплакал даже. А потом руки к этому вечному огню поднял молитвенно, по-еврейски, заплакал, и сказал так:
"Тяжко я согрешил, Господи! Ох, тяжко! И несу Твою справедливую кару. И через то в разные века и в разных землях много мук претерпел. Но такой муки мученической как здесь не испытывал я ни в Первом Риме, ни во Втором. Может быть, хоть теперь простишь Ты меня? А, Господи? Непереносима здешняя мука для живого человека. А уж как сами русские е╦ терпят, и вовсе понять не могу. Без сл╦з смотреть не возможно. Господи, прости их горемычных и помилуй! Разве виноваты они, что здесь родились?... И меня грешного избави, Господи, от жизни вечной. Даруй нерадивому рабу Своему нежную избавительницу смерть… "
И воззвал тогда к нему милосердный Господь из этого негасимого пламени и сказал так:
«Вот Я отпускаю тебя. И оставляю тебе грехи твои. ...Потому, что у России судьба особая. И всех кто в ней жил и горе здесь мыкал, в Рай пускают со служебного хода и без всякой очереди.
Каждого! Какая у него фамилия ни будь. Хоть Сидоров. Хоть Рабинович. Хоть даже какой-нибудь Кандыба-оглы-бельды-Мамонов. Сказал ведь гений ваш кучерявый, что русский - это судьба... А гений он зря не скажет...»
|
