На работу не надо было спешить. Выходной у неё в этот день случился. Кофейку попила с зефиром. И побежала в киоск за газетой. Смотрит, - и правда, напечатали. Она скорей домой. Телефон, думает, от звонков наверное уже красный.
А их, звонков-то и нету почему-то. Нету и нету, нету и нету. Так целый день и прокуковала. А он, как умер, телефон. Неужели, Клавдия думает, так никто и не проклюнется? Странно даже...
Уж вечер наступает. Смеркается. В окне открытом первая звездочка зажглась. Теперь бы поужинать - и баиньки. А тут вдруг - звонок. Она - к телефону. …Это – дверной, оказывается. Кого ещё чёрт несёт, на ночь-то глядя?
Не успела отворить - вваливается мужик. Пролетарского такого вида. В клетчатом грязном пиджаке. И с огромными волосатыми руками.
Ростом - метр с кепкой. Лысый как перепелиное яйцо. И напоминает своей конопатой лысиной опять же мухомор. А в зубах - старинная папироса "Прибой". Где только такую откопал? И разит от мужика за версту перегаром и вонючим чесноком.
Клавдия решила, что это слесарь-сантехник. Она вызывала. Днями ещё. Вот он и добрёл, наконец…
Но это оказался, не сантехник...
И этот не сантехник посмотрел на неё исподлобья и спрашивает: «Ты что ли Клавка-то будешь?» Она кивнула.
-Тогда я к тебе значит. По объявлению, короче.
-Че-го?!- Клавдия, наконец, сообразила, что к чему и чуть не задохнулась. - По объявлению?! По какому такому объявлению?! Там же адреса нет. По объявлению он... Не для вас оно писано, объявление! Вы же маленький... И лысый... И старый... И курите... как дымогарная труба...
-Да не выступай ты, миролюбиво мужик говорит. Я тебе умное сказать хочу... Ты, Клавдея, не обижайся, конечно... Короче... На меня можешь не рассчитывать, с объявлениями твоими... Поняла? Вот так... Да! Потому, что... Потому, что дура ты, Клавка, набитая, вот почему. И больше ничего...
Клавдия вдруг взяла да и разревелась. Хотя на самом деле этого урода просто выгнать надо было. И всё… Его и всерьёз-то принимать нельзя. А не то, что плакать. А она заплакала. Она так обиделась, как никогда в жизни не обижалась. До самого своего женского основания, до естества. Унизил он её. Оскорбил. В душу, можно сказать, нагадил. Да разве он один? Все хороши! Наладили одно и то же. Дура, да дура, дура, да дура... Обидно же всё-таки!
-Да ты не переживай, смягчился мужик. Ну, дура и дура. С кем не бывает... Дура-то, она ведь тоже тварь божья. Муж-то тебя драл, небось, как сидорову козу, так ведь? А теперь вот бросил... Поучить-то некому стало. Тебе моча в голову и ударила...
-Да Валентин меня за всю жизнь пальцем не прикоснулся!- сквозь слёзы заорала Клавдия. Попробовал бы только!
-Ну, тогда извини. Тогда не «набитая». Тогда значит – «непуганая». Сам он у тебя дурак был, муж-то. Тогда понятно... Но это ничего... Это мы вмиг... поправим...
С этими словами он подходит, размахивается и отвешивает ей хорошую плюху. Потом ещё одну. И ещё. Посмотрел, крякнул удовлетворённо и говорит, ну вот, теперь порядок. Теперь будешь - «набитая».
|
