Потом все устали орать и договорились говорить организованно. По очереди. И по возможности без личных оскорблений. Ведущим выбрали, конечно, библиотекаря Фёдорова, поскольку он был хозяин дома. И библиотекарь Фёдоров встал и сказал:
- Вот стою я здесь перед вами. Простой русский библиотекарь. И вижу, что собрались здесь все: учёные и неучёные, верующие и неверующие, славянофилы и западники, революционеры и реакционеры, мужеложцы и женолюбцы, физики и лирики, словоблуды и рукосуи. В общем - все.
И вот хотим мы все окончательно понять а также раз и навсегда решить, каким должен быть новый наш светлый мир, который мы же и собираемся построить. Одно мы уже решили твёрдо: летим на Луну. Хоть я с этим и не согласен категорически. Потому что лететь нужно, разумеется, на Плутон.
Ну да пусть! Луна, так Луна. Но! Без общей идеи лететь нельзя даже на Луну. Без общей идеи у нас с вами не новый мир получится, а дедушка Крылов. Или даже не дедушка Крылов, а какой-нибудь Иероним, извините, Босх. Так ведь? Ну так вот. Давайте эту общую идею значит и вырабатывать.
-А чего там вырабатывать! - воскликнул писатель Достоевский, - Давным-давно всё выработано. «Православие! Самодержавие! Народность!» - вот и вся идея. Зачем же нам велосипеды-то выдумывать, господа?
-Ага! А самодержцем, конечно, вас назначим! - нервно хрустя пальцами сказал либерально-мыслящий писатель Тургенев, - Вы простите, господин Достоевский, но меня это ваше мракобесие как-то не вдохновляет. Да-с! Соборность эта ваша. Мне как-то свобода, равенство и братство больше по душе. Вот так.
Посмотрите на Европу, господа. Там уж давно люди как-то, извините, по-человечески живут. И без всякой, извините, соборности. А мы всё своей российской дурью, извините, маемся. Вчерашний день ищем...
-Ну пОшло-пОехало, - прОбасил Буревестник, - фратернитэ, мОралитэ... А у нас общая идея будет такая: Если враг не сдаётся - его уничтОжают! И вся недОлга. Всех врагов уничтожим, а пОтом пОдумаем, нужны ли нам ихние либертэ.
-Я вам хрумко жвякну. Не масайтесь выкарачкиваться! Лунашарный зуспень не волит. И правильно делает! Зуспехаете? - снова встрял гениальный будетлянин Хлебников.
-Простите, милостивый государь, но я с вами не могу согласиться. Что значит «не волит»? Сегодня не волит, а завтра, может быть, как раз заволит, - произнёс поэт Блок. - Владимир Сергеич, ведь правда заволит?
-Вас, милейший, без мятных таблеток слушать невозможно. Потому, что уж больно от вас тошнит! От вас водки хочется напиться. Да где-нибудь под забором и подохнуть, чтоб только вас не видеть и не слышать никогда, - сказал литератор Розанов, - А, кстати, господа, не послать ли нам гонца к Елисееву? Что-то в горле пересохло.
Все радостно согласились. Но при обсуждении деталей мнения снова разошлись. Особенно разошлись мнения относительно размера денежных взносов и потребного количества закуски.
Все так громко и много кричали, что уже невозможно стало различать, кто здесь поэт, кто художник, кто католик, кто будетлянин, а кто просто с улицы погреться зашёл. Поэтому я для экономии времени и места буду в дальнейшем опускать профессии, конфессии, национальности и другие особые приметы...
...Кто-то, неизвестно какой конфессии, кричал: «Как можно, господа?! Без закуски?! Мы же не рвань какая-нибудь...» Ему резонно возражали: «А ты что сюда жрать пришёл? Нет ты скажи, жрать?»
-А где же Костоедов со своими фаллосами? - вспомнил кто-то неизвестно кто по профессии. Стали Костоедова искать. Но как-то не разыскали. А под стол заглянуть как-то не удосужились. А зря!
Напрасно Фёдоров пытался навести порядок. Пока кто-то не сбегал и не принёс, порядок никак не наводился. А когда сбегал и принёс - порядка стало ещё меньше, потому что принесённое никого не удовлетворило. И опять все стали друг дружку призывать к порядку и спорить насчёт количества закуски и потраченных денег.
Но потом, кое-как договорившись и выпив немного водки, все угомонились. И стали дальше обсуждать проект светлого будущего.
И тогда Фёдоров сказал: «Господа! Если мы и дальше будем продолжать в таком же духе, мы ни до чего серьёзного не договоримся. Во-первых, - перестаньте отвлекаться. А во-вторых, - давайте же уважать друг друга. Я понимаю, мы все разные. И взгляды у нас разные. И вообще всё разное. Но есть же у нас хоть что-нибудь не разное, господа? Давайте найдём это хоть что-нибудь. Что нас всех объединяет. Что все мы одинаково признаём. И от этой печки станем танцевать."
-Горькую мы признаём, - прОпел кто-то, неизвестнО кто пО нациОнальности - горькую. Да и как же её гОлубушку не признавать? Как же не любить-тО её матушку? Куда бы мы без неё прОклятущей делись?
-Я серьёзно, господа. Давайте посерьёзнее, посерьёзнее. А что касается водки, то лично я её совсем не обожаю. Даже терпеть не могу, - сказал Фёдоров с отвращением. - Вот коньяк я люблю. Особенно Шустовский. Но и его я не пью. Принципиально. Потому что у меня на него денег нет.
-И я не могу. И я не могу терпеть, - раздались пьяные голоса, - Уничтожить её проклятую! Всю уничтожить! Выпить до капли!
-Ну вот, опять вы всё старинные шутки шутите! Соберитесь, господа. Соберитесь. Вот вы, Фёдор Михалыч, кажется, опять собираетесь что-то умное измыслить?
-Господа, - воскликнул Достоевский и встал, - я вам скажу! Я скажу, что нас объединяет. Что для всех нас одинаково дорого и свято. Это Россия, господа, Россия. Святая наша Русь. Разве кто-то посмеет мне возразить?
-А вот и посмею, посмею, - злобно засмеялся Розанов, - Россия - это, милостивый государь, чёрт знает что. Вот что! Дура! Как наша с вами Аполлинария.
Бог её создал в назидание другим. Вот смотрите, языцы и трепещите! Внемлите и разумейте! Знайте как жить не следует! Чушка своих детей жрущая! Вот что! Чу-шка! Кто ж этого не знает?! А вы-то, как пьяная баба, - "дорого, свято". Ненавижу! Тьфу на неё. Тьфу! Тьфу!
-Вот-вот!- Поддержал Розанова кто-то лохматый, похожий на Смердякова, - Тьфу на неё! И на вашего Пушкина - тьфу! Ну что это за страна?! Дураки да пьяницы. Татарва одна кругом да жиды с армяшками. В трактирах, terribile dictu, устриц не подают. Ну где это видано, господа?!
...А Пушкин ваш - негр! Негр! Ну как может негр быть русским национальным поэтом?! Бред! Nonsense! Задрать бы ей подол, России вашей, да кнутом! кнутом её! Вместе с вашим Пушкиным.
-А сами-то вы кто?! - фистулой взвился Розанов, - Впрочем я и так знаю. Вы - мерзавец! Только мерзавец на родимую землю плюнуть может! Пусть бедная, пусть пьяная, пусть бьёт смертным боем, но ведь она всем нам мать. А мать не выбирают. Уж коли дал Бог - терпи! А вы - матери подол задирать?!. Вот была бы у меня такая физическая возможность, дал бы я вам в рыло. А за Пушкина вдругорядь бы дал.
-Ну это, конечно, крайности, господа, - солидно сказал Тургенев. - Но нельзя не признать, однако, что мы отстаём от цивилизованного мира лет эдак на триста. А может быть, и навсегда. Поэтому, господа, я категорически отказываюсь признавать Россию каким-то там идеалом. Она нас не объединяет. Она нас как раз разъединяет. Мы из-за споров о России, того и гляди, убивать друг дружку скоро начнём.
-И начнём! - пробасил Леонтьев, - И очень хорошо, что начнём! Перебьём друг друга, вот и выйдет ладно. Да ещё бы и Европу как-нибудь уморить. Вместе с Азией, Африкой и Америкой. И Австралию заодно. Да и пингвинам этим вонючим тоже жить не к чему.
Тут все опять стали кричать вразнобой... И скоро с Россией было покончено.
Горький же посиживал себе в сторонке и горько-горько плакал.
|
